Петербургский фонд «Гуманитарное действие» оказывает помощь ВИЧ-инфицированным из уязвимых групп населения уже почти четверть века, с начала 2000-х годов. Служба новостей ООН поговорила с генеральным директором фонда Сергеем Дугиным о том, как за это время изменилась осведомленность и информированность населения о ВИЧ и с какими основными вызовами сталкиваются специалисты «Гуманитарного действия» сегодня.
– Вы работаете с уязвимыми группами населения в Санкт-Петербурге уже более 20 лет. Как обстоит ситуация с распространением ВИЧ у вас в городе и где он находится по этому показателю в целом по стране?
– Могу сказать, что около 15 лет назад Петербург был в этом антирейтинге одним из первых в стране. Пик заболеваемости пришелся на начало 2000-х и был связан с тем, что эпидемия концентрировалась среди людей, употребляющих инъекционные виды наркотиков.
За это время ситуация изменилась, она намного лучше, чем 20 лет назад. Но это связано и с тем, что поменялась и сама наркосцена, площадки сбыта, «палитра» наркотиков стала просто огромной. И если раньше был распространен инъекционный пут передачи, то теперь – половой, потому что употребление определенных наркотиков-стимуляторов, таких как, скажем, мефедрон, вызывают повышение сексуальной активности и часто приводят к беспорядочным сексуальным связям.
Работать с этими людьми очень сложно, это закрытая группа, которая отказывается признавать, что у них есть проблемы с наркотиками. Мы только нащупываем пути подхода к ним. Поэтому я предполагаю, что через три-четыре года нас может ждать новая вспышка распространения ВИЧ.
– Как сейчас в России ведется работа по тестированию и профилактике распространения ВИЧ? Как обстоят дела с информированием об этой проблеме?
– По нашему опыту участия в тематических мероприятиях могу сказать, что молодежь, люди до 35 лет, достаточно информированы. По сравнению с тем, что было 10-15 лет назад, разница колоссальная.
Мы также участвовали в создании информационной рекламы с коммерческой рекламой на разные темы – от снижения уровня дискриминации до призывов к тестированию. Она была размещена в транспорте и на билбордах по всему городу. После выхода этой рекламы наша посещаемость на тестирование увеличилась на 35 процента. Поэтому могу сказать, что распространение «человечной», не «пугающей» рекламы работает.
Важно также информировать, что лечение от ВИЧ существует, что оно доступное и бесплатное, и инфицированный человек, принимая препараты и выполняя все инструкции и рекомендации, умирает от старости, а не от личной инфекции.
– Может ли терапия остановить распространение ВИЧ-инфекции?
– Часть современного консультирования, как у нас, так и у врачей в СПИД-центре, строится на том, что если ты проходишь терапию, наблюдаешься у специалиста, у тебя неопределяемая вирусная нагрузка (в телесных жидкостях содержится слишком мало ВИЧ для заражения – прим. ред.), то ты перестаешь представлять опасность для своего партнера. Хотя, конечно, для нулевого риска нужно продолжать предохраняться. Иногда, когда у пациентов возникают сомнения, нашим консультантам приходится показывать результатах международных исследований на эту тему, чтобы показать, что это мировой опыт, и Россия – не исключение.
Читайте также:
ЮНЭЙДС призвала поддержать лидерство сообществ в противодействии СПИДу
– Что касается беременности с ВИЧ+ статусом, насколько высока вероятность, что ВИЧ-инфицированная женщина может родить здорового ребенка?
– Опять же, в отношении России хочется порадоваться, потому что это один из главных компонентов профилактики, за которым следят и Роспотребнадзор, и система здравоохранения. Поэтому сейчас процент заражения совсем ничтожный. И когда женщины узнают о наличии ВИЧ-инфекции, допустим, в стационаре или в женской консультации, то им четко объясняют, что терапия – залог того, что у ребенка не будет ВИЧ-инфекции.
Рождение детей с ВИЧ+ статусом в России было возможно в начале 2000-х, когда терапия не была так распространена. Теперь же в Санкт-Петербурге беременные женщины с ВИЧ-инфекцией рожают в инфекционной больнице им. Боткина, где прекрасные специалисты и заражение ребенка исключено.
– Вы ведете свою работу в том числе на мобильных пунктах, которые называются «синий автобус», «маленький автобус» и «областной автобус». Можете рассказать про эти инициативы подробнее?
– Это передвижные пункты разного размера, которые работают по разным маршрутам и останавливаются по разным адресам – в местах, где потенциально сконцентрированы уязвимые группы. Наши специалисты проводят тестирования, оказывают медпомощь, проводят консультации. Эти автобусы появились в 2000-е, когда на смену потребления мака пришел героин и в итоге изменились пункты сбыта и распространения наркотиков. Тогда в обычный рабочий день мобильный пункт посещали не менее 80 человек.
Теперь же, 20 лет спустя, они опять переживают трансформацию. Как я уже говорил, наркосцена вновь меняется, каналы распространения – тоже, в основном об этом договариваются в соцсетях, тогда как раньше наркотики распространялись, условно, на рынках. Поэтому сейчас мы делаем ставку на развитие медицинского центра, где мы принимаем анализы, проводим тестирование и организуем сопровождение людей. В последние время у нас выросло число обращений. К нам приходит много мигрантов, украинских беженцев и всё больше людей, которые употребляют «новые» наркотики.
-Какие у вас проекты и планы по развитию на ближайшее время?
-Сейчас в России сложная ситуация с НКО – если в 2000-е организаций и программ помощи было очень много, то теперь их можно пересчитать по пальцам. Очень непростая ситуация и со сбором средств: государство не может в принципе полностью покрывать затраты на работу фондов, а перечислений от коммерческих организаций и частных лиц стало намного меньше. Поэтому наша основная задача – сохранить то, развивать медицинский центр и мотивировать потребителей новых наркотиков, о которых я говорил, приходить к нам на консультации.
За 20 с лишним лет работы у нас немало успешных случаев, когда мы возвращали к жизни тяжело больных людей. Например, один наш подопечный, парень 26 лет, на момент, когда мы его «нашли», весил 24 кг. Наши специалисты поставили его на ноги – сначала он ездил на коляске, потом ходил с палочкой, а сейчас уже ищет работу и социализируется. За два года он «расцвел». Такие истории мотивируют нас искать способы продолжать то, чем мы занимаемся.
– Какие меры могли бы дестигматизировать ВИЧ-инфицированных?
– Может показаться странным, но ни в одной стране снять стигму с этой темы полностью нельзя, это лечит время. И то, что происходит на фармацевтическом рынке. Например, современный человек из-за диагноза «туберкулез» не расстроится так же сильно, как из-за вич-позитивного теста, потому что он понимает, что туберкулез лечат. Так же, как, например, сифилис, гепатит С, и куча других заболеваний, которые раньше были табуированы, людей, заболевших ими, боялись, а теперь они спокойно лечатся.
Я скептик и не верю, что отношение к ВИЧ-инфицированным и к болезни в обществе можно кардинально перевернуть плакатами и разговорами. Главное, чтобы стигмы не было у людей, которые работают с ВИЧ-положительными. В Петербурге я таких врачей точно не встречал. В тех регионах, в которых был – тоже. Хочется верить, что с этой проблемой мы справляемся.
